Глава 41

Перед самой поездки в Риу-Прету они ходили в кино. В Нью-Йорке большой ажиотаж вызвал последний фильм Рубена Мамуляна, и Ольга настояла на походе в кино, так как знала, что Хосе-Рауль всегда любил работы этого режиссёра. Сейчас речь шла о переделке ленты двадцатилетней давности. «Знак Зорро». На роль, которую в старом фильме исполнял Дуглас Фэрбэнкс, был выбран Тайрон Пауэр. Капабланке этот актёр напоминал отца в молодости, хотя внешне совсем не был на него похож. Но он точно так же двигался и точно так же смеялся. Плюс эта странная сдержанность во взгляде. В темноте зала перед экраном, пока Зорро вёл поединок с капитаном Эстебаном, Хосе-Рауль вдруг вспомнил, как виделся с отцом в последний раз. Это было в гостиной его дома на Кубе. Отец тяжёло дышал лёжа на диване. Его только что привезли из санатория на холме, который возвышался над Гаваной. Новое здание, коридоры, облицованные плиткой, и светлые больничные палаты, из окон которых был виден берег моря. Но Капабланка настоял, чтобы врачи выписали его оттуда. Лечение на отца уже не действовало, и Хосе-Рауль не хотел, чтобы его отец умер в больничной койке, как случилось с бабушкой.    

- Постарайся немного поспать, - сказал он ему.

- Я не хочу спать, - ответил отец едва слышным голосом.

- Всё равно, я составлю тебе компанию, у меня тоже закрываются глаза.

- Нет, Хосе. Можно привыкнуть к кашлю других людей, но не к своему собственному. Мне придётся подождать, пока он утихнет.

- Завтра я вызову тебе медсестру, такую, какие были в Санта-Исабель.

- Одна из них очень походила на твою мать. Она приходила каждое утро. Я узнавал её по шагам в коридоре...

- Тебе нельзя утомляться.

- Я попросил её называть меня по имени.

- Почему?

- Потому что это прекрасно - слышать, что женщина ещё произносит твоё имя.

- Завтра я пошлю за ней.

- Перестань!

- А вдруг она в тебя влюблена.

- Это не смешно, Хосе-Рауль.

- Вот увидишь, она влюблена и хочет, чтобы ты на ней женился.

- Я слишком стар для таких вещей.

- Но играть-то ты можешь. Мы уже лет двадцать не сражались в шахматы.

- Я же сказал тебе, Хосе, я слишком стар.

- Всего одну партию, хорошо?

- Нет, Хосе, ты будешь поддаваться, чтобы я выиграл.

- Не буду.

- Тогда скажешь, что я хожу конём не по правилам.

- Я ничего не буду говорить.

Отец склонил голову.

- Нет, лучше не надо, не хочу тебя дискредитировать, - сказал он после долгого молчания.

Капабланка улыбнулся и сжал ему руку. На запястье  у отца всё ещё висели часы из слоновой кости и чёрного дерева, которые он ему привёз из Нового Орлеана много лет назад.

Он подумал, что сейчас сидит на месте отца, в том самом стуле-кресле с фотографии, которую он хранил в бумажнике. С подлокотниками, обитыми вышитой тканью, и с перекладинами из тёмного полированного дерева. На стенах кругом по-прежнему были обои в цветочках. И свет всё так же падал со стороны двери, которая находилась в углу комнаты. Как этот дом, единственное место, которое никогда не менялось в этом мире, может стать необитаемым, он не мог себе представить. Но его отец хотя бы покинет этот мир, зная, что его сын действующий чемпион мира и уже восемь лет не проигрывал ни одной партии.

        Вот тогда ему следовало бы устраниться, перестать играть, совсем уйти из шахмат.                                                                   

        Прежде, чем этот хищник стал кружиться над ним, подбираясь всё ближе и ближе.

        В небе Буэнос-Айреса.