Печать
Категория: Статьи
Просмотров: 1238

Глава 55

 

Глядя всю жизнь на шахматную доску, где каждая фигура обороняет свой участок доски, Капабланка сейчас начал задаваться вопросом, в каких отношениях находятся между собой пешки одной стороны. Отношения между чёрным и белым лагерем ему было понять нетрудно. Войска, которые противостояли друг другу согласно определённым планам, он наблюдал тысячи раз. Но внутри одного цвета, только на одной стороне доски, что объединяло одну пешку с другой? Какая связь лежала между конём и слоном, между двумя ладьями, между ферзём и королём...? Каждая половина доски вычерчивала свой рисунок тех силовых линий, которые действовали внутри одной семьи или одной армии. Нужно было научиться их читать. Ведь исходя из этих законов возникает веер вариантов, векторы действия фигур, наконец, совершается всегда закономерная ошибка. Открывается какая-нибудь трещина в позиции. Разлом, который ни один король не в состоянии предвидеть и ликвидировать.  

В Голландии он часто застывал с рукой в воздухе, не будучи уверен в правильности своего хода. Ему в самом деле стало недоставать уверенности, той уверенности, которая ранее так его прославила в шахматном мире. Дело было в том, что он не доверял больше своим слонам, боялся, что кони или ладьи сговорились против него. Это было незнакомое ощущение. Словно бы его собственная рука вдруг стала ему чужой и враждебной.

Снова и снова изучая проигранные партии Морфи и других великих мастеров, он никак не мог уловить, в какой именно момент всё покатилось под откос. Что к этому приводило, он умом определял. Всю цепь последствий. Но в этих анализах всегда чего-то не хватало. У него сохранялось подозрение о какой-нибудь болезни, которая проявлялась, когда уже не было времени на её излечение. Отравление организма. То, что опасность исходила не извне, в этом он был уверен. Во всех партиях, которые он сам проиграл, он уступал не вследствие непреодолимой силы атакующих действий противника, а из-за собственного внутреннего крушения. Он терпел поражение, потому что сам нарушал равновесие среди своих шестнадцати фигур, и никто уже не мог его восстановить. Даже актом неповиновения или предательства.  

Видимо, он сходил с ума. Как тот, другой русский, которого он как-то встретил в Берлине ещё до того, как безумие чёрной тучей накрыло его талант. Правда, на игре это никак не сказывалось. Его фамилия была Лужин. Или как Морфи. Возможно, привычка зрительно представлять в уме любую возможную опасность тоже отрицательно повлияла на его мужество и на рассудок. Но что приводило к подобному развитию событий? Сколько жертв насчитывалось на каждой вертикали, в каждом ряду, на каждой горизонтали? Какие альянсы составлялись в уме, какая зависть его снедала? Кто был чьим заложником в этих патовых положениях?

Это была игра посредников, игра для ловкачей и дипломатов, которым он когда-то был.

 

В ночь перед матчем в Риу-Прету, хотя Ольга спала рядом, мысль об одиночестве жужжала в его ушах до головокружения упрямым и приглушённым гулом, как в морской раковине. Точно такой же гул должен был накрывать и Алехина в Париже и любом другом месте. Он не мог заснуть, но не только из-за выпитого вина. В его ушах постоянно звучал вопрос, который однажды вечером возник за игрой в Петербурге. - О чём мечтает пешка?, - спросил его русский, и тогда им обоим этот вопрос показался забавным. Теперь же, по прошествии стольких лет, он представлялся более загадочным и неприятным. И вдруг, в этой скромно обставленной комнате, у него сложилось впечатление, что он понял. Изменить свою природу. Достигнуть восьмой горизонтали. Не смириться со своим жалким состоянием. Ключ ко всему лежал в жажде превращения, в мечтах каждой пешки стать королевой.