Глава 60

 

         В его номере шторы были задёрнуты, лампа потушена. Но свет солнца проникал через каждую щель словно песок. Капабланку усадили в кресло. С него градом лился пот. Ноги были укрыты пледом, и одной рукой он массажировал себе лоб, одновременно прикрывая глаза. Он не разговаривал несколько дней. Молча пил и ел то, что ему приносила Ольга на маленьком подносе. Но губы у него оставались сухими.

- К тебе гость, - сказала Ольга.

         Она старалась, чтобы её голос звучал успокаивающе.    

         Капабланка сделал движение рукой, чтобы никого не впускали.

- Это мальчик, - настаивала она.

Она была по-прежнему красива с этими волосами, спадающими в беспорядке на плечи. Но на лице её уже не было того выражения заразительного энтузиазма, которое поражало всякого, кто встречался с ней впервые.

         Ольга ушла в прихожую и вернулась с Шавьером. Мальчик уселся на голубой диван и молчал. Капабланка отнял руку с глаз.

         То, что всё заканчивалось в этой затхлой гостинице, было как-то бессмысленно. Но так должно было произойти, рано или поздно. Капабланка это знал, знала и Ольга.

- Этот мальчик пришёл тебе на помощь, когда ты почувствовал себя плохо.

         Капабланка сделал усилие и посмотрел на ребёнка. Это был тот самый мальчик, что сидел прямо перед ним во время партии. В Буэнос-Айресе, на турнире наций тоже всё время приходил один, друзья прозвали его el fuser (предохранитель). Десятилетний аргентинец. Он не пропустил ни одной партии. Торчал там словно злой дух, излучающий справедливость во взоре.

         Этот был поменьше. Глаза у него были точно такого же чёрного цвета, какого был тот паук в ванной. Подтяжки поверх полосатой майки. И узел тугих мышц на руках. Он слышал, как тот бежал тогда к нему, когда он падал на землю, и ему казалось, будто эти маленькие руки тянутся за ним в колодец, куда он стремительно проваливался.

         Когда Ольга назвала его по имени, он ответил ей, силясь изобразить свою привычную интонацию: олимпийского спокойствия и доброжелательности. Его положили на диван в рубашке с расстёгнутыми пуговицами.

- Ты упрямая женщина, Ольга. Могла бы остаться дома.

- Я твоя жена и должна быть там, где ты.

         Хосе-Рауль улыбнулся той своей улыбкой, которую никогда не удавалось разгадать до конца.

- Газетчики уже отослали свои корреспонденции?

         Разумеется, он шутил, но на этот раз ему не удалось скрыть горечь, прозвучавшую в голосе. Ему уже не встретиться с Алехиным. Никогда. Его карьера заканчивалась в этой деревне с видом на океан.

- Идёт война, ты думаешь, кого-то интересует шахматный матч в такое время? - сказала она.

         Капабланка сжал её руки.

- Даже раньше люди интересовались не шахматами, а тобой, только тобой, Хосе.

Трудно было поверить, что больше ничего не происходит. Ни один журналист не отправляет по телеграфу свою статейку. Никто не выигрывает никаких денег. И нет больше никакого титула, который необходимо отвоевывать. Есть только больной человек в номере деревенской гостиницы, и с него прямо на кресло стекает пот, а за ним ухаживает женщина. Русская княгиня, как в книгах. И мальчик, который никогда не был способен никого утешить. Португальский импресарио будет недоволен.

Капабланка попросил свою дорожную шахматную доску. Шахматы Морфи.

- Ты уверен, что тебе не станет плохо?

- Поставь её на кофейный столик, пожалуйста, и оставь нас одних.

         Все последующие дни он не выходил из комнаты. Шавьер приходил утром, сидел в коридоре, дожидаясь, когда Ольга впустит его, и не уходил до самого вечера. Никто из этих двоих не знал языка другого, но они оба понимали друг друга. Капабланка разыгрывал партию, которой никогда не было, а мальчик за ним наблюдал. С какой-то религиозной почтительностью. Иногда он касался какой-нибудь фигуры, чтобы ему продемонстрировали её ход. Капабланка терпеливо повторял, чтобы он навсегда запечатлелся в памяти его маленьких рук. Ольга позволяла им находиться вдвоём максимально долго.

         Она нашла способ вылечить его.