12

 

         На следующий день чёрная карета везла в лечебницу под Нью-Орлеаном невольного соблазнителя - элегантного кубинского дипломата, а в свободное время шахматного игрока - и рыжеволосую синьору с характерным выговором немецких поселенцев. Учреждение это находилось в нескольких километрах от дома, где жила госпожа Киргс. Она заранее предупредила Хосе-Рауля, что им придётся выехать из города и проследовать по деревенской дороге. В пути Капабланка попросил рассказать ему всё, что она знает о Морфи. От крайней необычности создавшейся ситуации синьору Киргс разобрал смех, но она охотно удовлетворила его просьбу. Госпожа Киргс любила поболтать и приступила к делу не без удовольствия. Она со множеством подробностей поведала Капабланке, как Говард Стаунтон отклонил все предложения сыграть матч, все вызовы, которые ему неоднократно посылал Морфи. И всегда под явно провокационными и оскорбительными предлогами, прибавляя, что у него, Стаунтона, есть гораздо более серьёзные дела и что он никогда бы не стал встречаться в официальном поединке с таким авантюристом, как этот избалованный мальчишка, который ищет лишь способа заработать на жизнь. Он даже намекал (тут синьора Киргс приблизила губы вплотную к уху Капабланки), что Морфи был... да, он правильно понял, именно так..., во всяком случае, у него точно никогда не было женщины. Для Стаунтона успехи Морфи в Европе были всего лишь мимолётными удачами шарлатана, и свидетельствовали они только о кризисе культуры и морали на континенте. Капабланка дрожал от гнева, слушая эту историю. Чтобы пресечь дурные слухи, которые уже циркулировали, а может быть, с целью попытаться вернуться к нормальной жизни, Морфи, продолжала синьора свой рассказ, решил тогда жениться и начать карьеру юриста, в конце концов, он же был сыном судьи. Он отправил своего друга просить для него руки одной состоятельной барышни в Нью-Орлеане, но и здесь получил отказ. Я не выйду замуж за человека, который просто шахматист (‘mere chess player’), ответила девушка, и на этом всё закончилось. Для всех, но не для Морфи. Он оставил шахматы, однако было слишком поздно: никто не мог представить его в роли адвоката. Им беспрестанно восхищались, но дела бы ему никогда не доверили. Именно в этот момент у Морфи стали появляться первые признаки неуравновешенности. Его стали часто посещать видения. Он стал бояться света. Морфи часами вышагивал вдоль стен с опущенной головой, а спать ложился на кухне. Через несколько лет ситуация совсем вышла из-под контроля, и его поместили в санаторий. И вот в один из самых душных июльских дней нашли его тело без каких-либо признаков жизни. Он лежал, распростёршись на полу, под кроватью.

         Когда коляска остановилась, вышедший из неё мужчина был погружён в глубокое молчание. Синьора Киргс подала ему руку и провела ко входу в лечебницу. Там их встретила медсестра. Синьора спросила господина директора, и их обоих ввели в холл. Глаза Капабланки отмечали каждую деталь. Белая краска на окнах. Толстые стены. Едва появившись, директор тепло пожал ему руку.

- Мне известно о вас и о ваших способностях – сказал он, обращаясь к Капабланке.

         Дама объяснила директору цель их визита.

- Обычно мы в отделение посторонних не пускаем. Однако в данном случае я сделаю исключение. Но только одно. Синьоре придётся подождать в моём кабинете.

Госпожа Киргс стала возражать, но не очень убедительно. На самом деле, у неё не было никакого желания портить себе этот чудесный день. Капабланка проследовал за директором по лестнице на верхний этаж. Вдвоём они попали в коридор, напомнивший ему больницу в Гаване, в таком же коридоре он в последний раз видел бабушку. Несколько дверей с матовыми стёклами были закрыты, другие вели в просторные залы, где находились больные. Часть из них сидела вокруг абсолютно пустого стола, другие стояли неподвижно и смотрели на него. На всех были рубашки, из-под которых выглядывали голые и худые ноги. Пациенты походили на цаплей, которые не двигаясь подолгу стоят в воде.

- Комната, которая вам нужна – дальше, - произнёс директор. – Но я вас уверяю, там нет ничего интересного.

         Они оба прошли ещё дальше. Один коридор закончился, и начался другой. Правду говорят, подумал Капабланка, что коридоры во всех больницах выглядят одинаково, ведь больницы это не что иное, как коридоры, освещённые искусственным светом, без окон и с множеством дверей. Дойдя до одной из последних комнат в глубине коридора, директор остановился.

- Вот, это комната Морфи. Но она ничем не отличается от предыдущей или от следующей. Мы все называем её так только потому, что Морфи был известной личностью и память о его пребывании здесь сохраняется из года в год.

         С этими словами он открыл дверь и впустил Капабланку внутрь.

         Комната была не очень большая. Всего-то кровать, столик и вверху недосягаемое окошко с решёткой. Капабланка сделал несколько шагов вперёд. Потолки были высокие, облупленные, стены грязные, мраморный пол в пятнах.

- Я вас предупреждал, что внутри ничего нет. Никаких предметов, никаких стульев, нет даже умывальника... В этом крыле санатория у нас содержатся больные с очень хрупкой психикой: они страдают депрессиями, которые могут длиться годами, а это очень опасно. Рано или поздно с ними всегда случается приступ, взрыв гнева, достаточно нескольких секунд, но когда это случится, предсказать невозможно.

         Капабланка сделал знак, что понял.

- Если хотите, я могу всё-таки показать вам одну вещь, которая ему принадлежала и которую мы всё ещё храним, попробуйте догадаться, что это. Пойдёмте.

         Директор запер комнату Морфи и повернул назад к своему кабинету, где их ждала госпожа Киргс.

         Уши Капабланки, словно избавившись от какой-то помехи, сразу наполнились нудно звучащими голосами, жалобами и стонами, в общем, всеми шумами этого заведения. Этот поток звуков проник в сознание и глубоко потряс его. Когда они наконец оказались внизу, директор открыл створку шкафа, который находился у дальней стены. Он весь был наполнен медицинскими ежегодниками, журналами учёта и старыми потрёпанными врачебными руководствами. Директор извлёк наружу складные дорожные шахматы.

- Эти шахматы принадлежали ему – сказал он перед тем, как вручить их Капабланке. – Морфи разыгрывал на них свои последние партии, сидя в большой зале. Но теперь вы можете их взять, они никому здесь больше не нужны.

         Ту ночь Капабланка провёл в своей гостинице вместе с госпожой Киргс. В постели он был неистов и непреклонен, подобную уверенность в своих силах испытывает человек, который ведёт игру один, противника напротив него нет.