Глава 24

Часы медленно тикали. Американец был погружён в свои мысли. Капабланка оторвал взгляд от доски. Эта пыльная арена под самой крышей имела два окошка, которые напоминали круглые резные окна в церкви: через них проникал яркий свет и были видны выжженные верхушки двух гор. Капабланка попытался как следует их рассмотреть. В уголке неба, зажатом между скал, промелькнуло тёмное большое пятно. Наверное, орёл с расправленными крыльями. Он вспомнил про другую птицу, со своего острова. У неё густое чёрное оперение, на Кубе её называют «тоти» (прим. переводчика – антильский гракл). Однажды он видел, как эти птицы пролетали мимо. Целая стая. Они неслись с пронзительными криками прямо над его домом. Маленький Капабланка попросил дедушку научить его языку этих птиц, но дедушка не захотел.

- Они воруют смех, - ответил он. – А у воров и слова краденые.

Хосе-Рауль не настаивал, но почему-то ему самому стало стыдно, словно упрёки были обращены к нему. Он тоже похитил у своего отца секрет шахматной игры и теперь безнаказанно разорял любого, кто бросал ему вызов, от мастеров в Собрании до случайных противников. И у каждого он брал себе его хитрость, его навык или его ловушку. Капабланке достаточно было лишь раз увидеть какую-нибудь схему защиты или атаки, и он тут же повторял её, исследуя сильные и слабые стороны данного построения. Уже через несколько ходов ему всё становилось понятно. Но понимание это зачастую было болезненным. Игра вскрывала людскую природу, так же, как с ещё большей ясностью её обнажала физическая любовь.

         Однажды Хосе сопровождал своего отца в Сантьяго по делам. Когда они прибыли, на город обрушился летний ливень. В ожидании хорошей погоды отец разрешил ему зайти в местное шахматное собрание. Один господин средних лет, с седой раздвоенной бородой и маленькими бархатными глазками, предложил ему сыграть партию, даже не поинтересовавшись, кто перед ним. Он давал в качестве форы коня, поскольку всегда так поступал с новичками. Хосе-Рауль согласился и одержал три победы подряд. Тогда этот человек стал играть с ним на равных, но вновь был быстро принуждён к сдаче.  После того, как он негромким голосом стал ругать, хоть и несколько сдерживая себя, но всё же достаточно энергично, и церковь, и правительство, и этот отвратительный дождливый день, из-за которого он весь промок до костей и от которого у него ноет голова, уже Хосе-Рауль предложил ему в качестве форы коня. Партия продолжалась чуть дольше, но результат всё равно был прежний. Кончики бороды соперника теперь беспорядочно торчали в разные стороны. Мужчина надел сомбреро, поднялся не прощаясь и немедленно исчез. Но вскоре он вернулся совершенно мокрый, извиняясь за свою невежливость и спрашивая, как зовут мальчика, который продемонстрировал ему, насколько велико его невежество в этой игре. Всю свою жизнь, до глубокой старости он теперь сможет хвастаться, что давал коня будущему чемпиону мира.

         Болезненное возбуждение, наглость, боязнь, капризность, зависть... все эти малоприятные чувства и проявления, которые другие дети познавали на улице, он постигал через фигуры, вырезанные из дерева. Особенно зависть. Вначале все смотрели на него с доброжелательным любопытством, порой восторженно. Взрослые хотели подойти к нему, они гладили его по голове, засыпали похвалами. Их забавляло, что он ставит в смешное положение самых опытных игроков в городе. Для многих его выступления были своеобразной местью, отмщением другим за их талант. Однако скоро они стали смотреть на него так, как смотрят на того, кому судьба оказывает чрезмерные знаки внимания. Чем взрослее он становился, тем больше росла их обида. Пока он был ребёнком, его гениальность рассматривалась как прихоть природы, чудо. Это было радостное чувство для всех. Но в зрелом возрасте его превосходство над любым соперником стало неизбежно приводить к непростой, щекотливой ситуации. Иной раз он пытался даже нарочно осложнить борьбу в поединке, лишь бы она продолжалась дольше, но всё было тщетно. Это неизменно вело к очередной гениальной находке Капабланки за доской, от которой у всех перехватывало дыхание. Какие бы усилия он ни прилагал, он чувствовал по отношению к себе атмосферу, наполненную злобой, и знал, что скоро объявится кто-то, чтобы объединить всеобщую ненависть к нему. Из зависти, из одной только зависти Алехин отобрал у него трон. Из зависти же он продолжал издеваться над ним, откладывание сведение счётов. Он упивался своей удачей насколько это было возможно, до самого конца.

         Когда американец двинул вперёд пешку, Капабланка автоматически рокировал в короткую сторону.