Глава 21

Увидеть яркий свет экватора. После хорошо проведённой партии у него создавалось впечатление, будто свет вокруг становился ярче – так бывает на экваторе.

Он завёл об этом речь на ужине, организованном в мэрии Риу-Прету. Ольга сидела рядом и смотрела на него своими большими светлыми глазами. Но даже она не могла понять, о чём он говорит. Капабланка оборвал свою речь на полуслове. Желание поделиться чем-то сокровенным мгновенно пропало. Лишь один французский журналист обладал способностью предугадывать его мысли, он сразу понимал, что имеет в виду Капабланка. Звали его Эрик Арисабаль, он был баск и когда-то всё время следовал за Хосе-Раулем. Как ему не хватало Эрика. Если бы только он мог находиться здесь сейчас с ним в этой деревне, носившей имя протекающей мимо реки [прим.переводчика – Rio Preto в переводе с португальского означает «чёрная река»].

- Ты словно бы поднялся на перевал и внизу увидел возделанное поле, а напротив лес...

В те золотые времена Эрик был единственным, кто мог его выслушать. Глыба, а не человек, с неизменным стаканом в руке. И с наивной остроконечной бородкой.

...ты проезжал там множество раз, в разное время года, но всегда видел лишь туман и пасмурную погоду, порой даже шёл сильный ливень...

Все остальные только и делали, что повторяли обычные технические вопросы, как будто он когда-нибудь давал на них разные ответы.

...но однажды случилось так, что после подъёма, на первом же повороте, неожиданно выглянуло солнце, но не такое, которое мы привыкли видеть. Это было солнце, известное нам из курса астрономии, то есть, звезда, которая излучает свет абсолютно во всех направлениях. Куда бы ты ни повернулся, все предметы были освещены, и тебе казалось, что это происходит впервые, раньше никогда такого не было. Сосны и море вдали, пальмовые леса и разрушенные дома, церкви вдоль дороги, рекламные плакаты. И солнце действовало не в одиночку, ему помогал ветер, могучий поток, который поднял в воздух всю пыль. И ты с любого расстояния мог видеть абсолютно всё, вплоть до листьев или коры деревьев. Даже тени стали другими, более густыми, у них словно бы появилось тело, объём, казалось, что их теперь можно потрогать руками…   

Эрик внимательно слушал его и в Париже, и в Маргите, и в Москве, глаза его словно бы кивали в знак согласия, и было понятно, что он следит за рассказом.

...и вот, хорошо проведённая партия  производит такое же впечатление... возникает такой же яркий свет, который придаёт плотность всем вещам, он словно выводит их из забвения... он показывает то, что мы больше не в состоянии видеть или вообще раньше никогда не были способны разглядеть... и когда мои мысли достигают этой математической ясности, я знаю, что в этой партии всё в моих руках: каждый раз я испытываю одинаковое возбуждение и одинаковое изумление. Я словно передвигаюсь по равнине, где мне известны все места, где меня может ждать какой-то подвох. Однако самый большой подвох в такие моменты – это с невероятной ясностью увидеть очертания своей собственной жизни...

В этот момент Эрик прекращал делать записи, а Капабланка говорить, и вдвоём они в конце концов оказывались в одном из местных ночных заведений, где чёрные люди, похожие на рабов из его детства, играли на позолоченных инструментах странную музыку, ей уже дали какое-то безумное название, но выговорить его было совершенно невозможно.