Глава 56

 

Последние слухи доходили до него ещё в Париже. Он женился ещё дважды, и обе женщины были сильно выше его по положению. Разводил котов и постоянно злоупотреблял алкоголем, никотином и наркотиками, проигрывая огромные суммы в рулетку на улице  Пигаль. Многие утверждали, что узнали его на опубликованных в газетах фото того дня, когда немецкие войска шли маршем по Елисейским Полям, торжественно вступая в город.

- Он сидел в почётной ложе, - утверждали они.

И указывали на него пальцем.

Маленькое неразличимое лицо в толпе.

Некоторые доходили до того, что предполагали, будто генерал фон Кюхлер, командующий 18-й армией, хотел сделать его стратегом всей оккупационной кампании. Только его талант мог объяснить столь внезапное падение линии Мажино. И непонятно было, шутят они или говорят серьёзно.

- Для него это должна была быть просто детская игра – рассказать, как преодолеть эту бесполезную стену из бетона.

- Атакующая схема, которую он уже применил во многих партиях. Помните поединок с Боголюбовым в Берлине?

- Бронетанковые части плюс авиация.

- Именно это он, конечно, и предложил генералу.

- В Германии он стал известным как кинозвезда.

- Он выиграл все турниры, которые нацистская партия организовала для игроков арийской расы.

- Монако, Зальцбург, Краков...

- Говорят также, что он провёл сеанс в казарме с завязанными глазами против генерал-губернатора Польши Ганса Франка и всего командного состава.

- Занимательная сцена, если смотреть на неё с нашей стороны: один человек сидит и играет вслепую, с платком, повязанным на висках, а напротив него целый ряд военных в форме, и всё это в зале с орлами и красно-чёрными флагами.

- Гротескное воспроизведение пытки.

- Но на этот раз пытаемый издевается над своими мучителями.

- Через несколько дней его квартира была ограблена дочиста. Разумеется, по ошибке.

- Да уж, то, что он решился сотрудничать с Рейхом, это настоящий грех.

- Вероятно, у него не было выбора.

- Выбор есть всегда, и шахматист должен бы знать это лучше, чем кто-либо другой.

         Капабланка слушал эти речи все те долгие дни, которые он по-прежнему проводил на Манхэттене, в клубе. Но никогда не вмешивался в разговор. Если же спрашивали его мнение, он пожимал плечами и отворачивался. Как будто это дело его не касалось. Вне шахмат любая вещь отныне стала для него непонятной, как и для Алехина: война, мир, демократия, империи...

Теперь, когда Париж был объявлен ville ouverte (открытым городом), он представлял, как Алехин в своём пальто из серой шерсти выходит из «Гранд-Отель» на площади Опера, пересекает Тюильри, останавливается на мостах через Сену, а вечером отправляется в Комеди-Франсез или Эберто, либо идёт в кафе «Режанс», где, как говорили, он устроил свою главную штаб-квартиру. В кармане пропуск на его имя. Удостоверение за номером 051739. Herr Aleksandr Aljechin. Cрок действия не указан. Внизу жирными чернилами выделяется круглая печать комендатуры города, с орлом.

Закрыв глаза, Капабланка следовал за ним шаг за шагом, погружаясь сначала в кресла театров (в Париже никогда не было столь блестящего сезона), а затем в табачную дымку местных ночных заведений. Он видел, как кончики его усов окунаются в ром, видел танцовщиц с голыми ногами и певичек, таких как Роза Фрёлих или Лола-Лола, они подходят к его столику, а потом приглашают в свою гримёрку. Видел других мужчин в  распахнутых жилетках, с раздутыми под рубашками животами, которые сотрясаются от смеха, пока перед ними выступают акробаты, клоуны и актёры, играющие водевиль. Уже сам воздух в таких заведениях заражал безудержной эйфорией. Каждый вечер новое зрелище. Ещё более безумное, более экстравагантное. Казалось, все труппы Европы, и драматические, и кабаре, просто уличные артисты и музыканты собрались в бывшей столице старого света. И у Парижа больше не было никаких обязанностей, не было ответственности, отныне он был городом, где кончалось время, где жить и терять оставалось недолго, и можно было наконец предаться эфемерной природе всех вещей.  

 

Сейчас, в этот самый момент, когда он сражается с этим высокомерным и бездарным американцем, когда он нажимает открытой ладонью на позолоченную кнопку шахматных часов, обозначая совершение очередного хода, Алехин наверняка пробуждается в каком-нибудь борделе Латинского квартала, и у подножия его кровати стоит бутылка курвуазье. После Буэнос-Айреса перевернулось и время каждого из них. Ему остался песок, по которому он гонится за противником, но этот песок кончается прежде, чем любое дуновение ветра его поднимет в воздух. Песок, который только набивается в рот и который приходится выплёвывать. Песок, который почти весь высыпался, и у него нет больше времени, чтобы что-то испытывать, больше никаких атак и никаких защит... У Алехина, напротив, вся половина песочных часов заполнена, избыток времени, он получил свободу, которая ему не принадлежала. Алехин вор. Алехин самозванец. Алехин деспот. Его время было украденным, как тот смех, что уносили птицы на его острове. Капабланка  спросит с него за это, рано или поздно. Но сейчас положение было таким. Уже пятнадцать лет, как они поменялись местами. И каждый из них жил во времени другого.