Подробности

Автор: husevi

Категория: Статьи

Опубликовано: 02 Август 2018

Просмотров: 2542

9

В доме часто об этом говорили. Однажды вечером дедушка рассказал ему, как лет тридцать назад, должно быть в 1861 или 1862 году, он точно не помнил, ещё молодой, но уже знаменитый на весь мир американский чемпион по фамилии Морфи, Пол Морфи, приезжал на остров, чтобы встретиться в матче с Феликсом, рабом его друга барона Рохи.

Феликс вместо работы на плантациях зарабатывал себе на жизнь игрой в шахматы, а также тем, что делал рабыням детей. Барон относился к нему как к сыну. Он не знал, каким образом этот чёртов негр научился играть в шахматы, но на Кубе точно не было никого сильнее его. Жена барона подозревала, что «эта огромная и вечно возбуждённая обезьяна» заключила договор с дьяволом в каком-нибудь «святом доме» (casa de santo), либо (кто ж её знает!) связалась с каким-то другим африканским колдовством. Поэтому каждый раз, когда муж разрешал Феликсу войти в гостиную, она в ужасе сбегала оттуда, потрясая распятием в воздухе словно перед злым духом. Феликс был негром исполинских размеров из Конго, самый здоровый на конюшне, но при этом самый послушный и самый смышлёный. К тому же, он лучше всех умел танцевать юку, танец, выражающий борьбу полов и их соединение. У Феликса никогда не было ни кариеса, ни болей, ни коклюша, и он ни разу не был на приёме у врача. Его братья говорили, что кожа у Феликса твёрже бакаута - древесины гваякового дерева. Ростом он достигал двух метров и весил не меньше ста двадцати килограмм. Он был настолько большой, что не мог полностью поместиться в корыто и вынужден был мыться по частям. Другие рабы вскоре перестали допускать его к игре в бутылочку, так как у него был самый длинный член, и когда он вставлял его в горлышко, то  непременно доставал им до слоя пепла, которым было посыпано дно. Только руки у Феликса были совсем небольшие, настолько маленькие по сравнению с другими частями его тела, что это сразу бросалось в глаза как некая ошибка природы. Естественно, он был неграмотный и некрещёный, но потом, когда Феликс продемонстрировал несомненный талант в умении обращаться с ферзями и слонами, барон занялся его обучением. Каждую пятницу из города приезжал учитель и обучал его счёту, грамоте и закону божьему. В тот день Феликс освобождался от любых работ. В остальные же дни недели, в соответствии с разработанным репродуктивным графиком всех женщин на плантации, он обязан был выполнять весьма ценную работу по их оплодотворению. Барон Роха был одним из немногих владельцев плантаций, вкладывавших деньги ещё и в самих негров. На производство сахара это влияло мало, но у него была своя идея: благодаря Феликсу, говаривал он, лет через двадцать он станет обладателем лучших рабов, которых когда-либо видывали в этих краях.

Феликс с готовностью взялся за свои новые обязанности. Два раза в неделю ему давали кукурузную кашу со свининой, а галеты, хлеб на воде и масло он получал каждый день в избытке. Также он жил теперь в отдельной хижине, и ему даже было разрешено повесить два петушиных пера - от завистников. Исполняя свою задачу, он тщательно избегал какой-либо спешки и насилия, и, прежде чем совершить само дело, долго беседовал со своими подружками, чтобы не напугать их, он почти просил у них прощения за то, что собирался сделать. Он развлекал их, расписывая самые необычайные истории, потому что оказался ещё и неистощимым на выдумку рассказчиком. Он каждый раз одаривал их речами, которые заставляли женщин смеяться и плакать, речами, которые помогали пережить им горе, преодолеть их сопротивление и заставить уступить - до тех пор, пока не приходила любовь как закономерный и естественный итог общения, и тогда весь этот фейерверк слов уже был не нужен. Труднее было найти понимание у мужского населения лагеря, мужчины люто ненавидели Феликса за то, что он делал с их женщинами, а ещё больше за то, что он был избранным. Но никто никогда не осмелился бы открыто на него напасть. И когда Ихинио Максимо стал подговаривать других устроить засаду, чтобы напасть на Феликса сзади и убить, предусмотрительный бригадир отправил Ихинио в кандалах в котельную и там так сильно отхлестал кнутом, что у того совершенно пропало желание настаивать на своей затее. Тем не менее, тайные и зловредные молитвы, обращённые к Оггуну, богу войны, лесов и железа, и к Чанго, богу грома и молний, любви, музыки и мужской силы, вскоре были услышаны.

Феликс обладал поразительной памятью и за один год прошёл весь первый цикл обучения, предназначенный для детей, на второй год он уже усвоил все знания по географии, искусствам и древней истории, после третьего цитировал длинные пассажи из «Сида», а на четвёртый без ошибок писал и говорил по-английски. К концу «курса цивилизации», как высокопарно выразился барон Роха, Феликс заметно улучшил и свою игру.  

Однако он больше не мог исполнять другую свою миссию.

Было уже несколько странных случаев, которые пока удавалось держать в тайне.

Как-то раз в субботу днём, в самый разгар летней жары он привёл в свою хижину Эвелину и откладывал дело дольше, чем обычно.

- Ну же, Феликс, не будем терять времени, я уже не девочка.

         Негр сделал вид, что не слышал, и продолжал говорить и гладить её по волосам.

- Давай же, Феликс, ты же никогда так долго не тянул. Заканчивай уже со всеми этими россказнями, ты знаешь, что мне нужно другое, я целый месяц корпела на работах.

         Феликс нервно схватил её за плечи, его глаза мелко и судорожно дрожали.

- Я не могу, - внезапно признался он.

- Не можешь что?

- Не знаю, должно быть, это всё из-за книг.

         Эвелина разразилась смехом.

- Брось, хватит шутить!

- Есть один поэт, который утверждает, что мы не животные.

- Ну, конечно, ты самое красивое животное на земле.

         И она провела ему пальчиком по лбу, затем по носу и дальше по подбородку. Феликс задержал её руку, которая уже покушалась отправиться ещё ниже, и поднёс её к губам.

- Нет, Эвелина, если так будет продолжаться, я себя убью.

- Негры себя не убивают.

- Я буду первым. Ребёнком я много раз видел, как индейцы вешались на деревьях.

- Ты не индеец.

- Но я раб.

- Кто это вбил тебе в голову всю эту чушь, про которую твердят мароны?  

- Это всегда было здесь, внутри меня, но раньше я не умел выразить это словами.

- Не думаешь же ты тоже сбежать в горы.

- Нас эксплуатируют.

- Не надо сбегать, Феликс.

- Нас заставляют даже заниматься любовью, когда им это нужно и с кем им нужно. 

- Ну с меня хватит. По крайней мере, на сегодня.

         Но ни в этот день, ни в другие Эвелина не могла освободиться от желания, которое испытывала к Феликсу. Однако всё было напрасно. «Курс цивилизации», если воспользоваться выражением барона, слишком сильно подействовал на Феликса, и он не смог бы долго выдержать своё положение, необходимо было как можно скорее изменить его. Поэтому на следующий день после знаменитой ничьей с Полом Морфи (борьба продолжалась почти восемь часов) Феликс сел вместе с ним на корабль, направлявшийся прямиком в Соединённые Штаты. Он отрастил себе густую бороду, стал носить льняную рубашку поверх брюк и камень-амулет, охранявший его жизнь.

- Значит, дедушка, его больше никогда не видели?

- Нет, Хосе-Рауль, он больше не приезжал на остров.

         Однако, когда дедушка закончил подворачивать ему одеяло и пожелал спокойной ночи, поцеловав в лоб, маленькому Капабланке почему-то казалось (и он сохранил это подозрение  на всю жизнь), что Феликс в последующие тридцать лет каждую ночь возвращался на Кубу, чтобы оплодотворять там всех женщин, в том числе и его мать, так что немного чёрной, неправильной крови перелилось и в него самого, несмотря на то что кожа у него была совершенно другого цвета.

Подробности

Автор: husevi

Категория: Статьи

Опубликовано: 24 Июль 2018

Просмотров: 2248

7

         Зал, в котором проводился матч, находился за ратушей и представлял собой спортивную арену в форме полукруга.

         Стол с шахматной доской был поставлен на середину задней линии. Напротив разместились зрители. Большинство сидело на длинных деревянных бревнах, поставленных на опоры из кованого железа. Сзади, на ногах, стояла более молодая публика. Дети присели прямо на земле, в пустом пространстве между первым рядом скамей и двумя претендентами. Но никто из них не шумел и даже не двигался. Два года назад родители привели их в цирк, стоявший на этом самом месте. Караван цирка состоял всего из двух повозок и трёх клеток со зверями, он заблудился, двигаясь по просёлочным дорогам без указателей, и пытался пробраться обратно к побережью. Тогда, во время представления, тигрица сомкнула пасть на горле укротителя настолько быстро, что они даже не успели заметить, как это произошло, поэтому сейчас дети ожидали, что с минуты на минуту случится что-то такое, о чём впоследствии можно будет долго толковать и судачить.

Лишь один, самый маленький, не прижимался спиной к ногам родителя: он стоял впереди всех на целый метр, не кусая себе постоянно губы и не теребя пальцами подтяжки. Звали его Шавьер, и движения рук у него были совсем как у взрослого, уверенные и точные. Он пристально разглядывал кубинского чемпиона, его полосатый пиджак и необычный тёмный галстук-бабочку, повязанный вокруг шеи. Капабланка ему кого-то напоминал, но Шавьеру так и не удалось вспомнить, кого именно, ни в тот вечер, ни в последующие. У Шавьера была копна чёрных волос, спадавших на лоб и придававших ему дерзкий и нахальный вид, который усиливали крепкое телосложение и сильные руки: сквозь одежду уже проглядывали небольшие узловатые мускулы. Глаза у Шавьера были словно два чёрных гладких камешка, врезанных в две длинные вытянутые арки бровей, он принадлежал к группе измученных людей, пришедшей сюда неведомо откуда. Капабланка сразу почувствовал их присутствие, когда вошёл в этот зал. Они были чёрные, как тот паук в ванной. Капабланка бросил на публику только один взгляд, но этого было достаточно. Он точно знал теперь, где находится любой из присутствующих, как будто они располагались на шахматной доске, занимая каждый свою собственную клетку. Мальчик же был пешкой, которая сделала шаг вперёд. Должно быть, тот находился в том же возрасте, что и сам Капабланка, когда, очень давно, обвинил своего отца в нечестном выигрыше партии у своего друга, испанского полковника.

- Папа, ты сжульничал.

- Что ты сказал, Хосе-Рауль?

- Конём. Ты сходил им с одного белого поля на другое белое.

- Дерзкий мальчишка, - рассердился отец. – Ты же не знаешь правил этой игры.

Полковник между тем внимательно смотрел на мальчика.

- Я им научился, - ответил Хосе-Рауль.

- У кого?

- Я уже три дня наблюдаю за вашей игрой.

- Этого недостаточно: никто не может научиться играть в шахматы, только наблюдая за игрой.

- Я знаю, как ходят фигуры.

- Я в это не верю.

- Я знаю, как нападать и как защищаться.

- Ты лжец и наглец.

- Я знаю, как сделать рокировку и как вывести слона.

- Ах ты негодный сукин сын!

- Я могу дать тебе шах.

Здесь гнев отца сменился громким смехом.

- Ну тогда давай сыграем, - сказал он.

         Хосе-Рауль уселся напротив, и не прошло и получаса, как он одержал победу.

Подробности

Автор: husevi

Категория: Статьи

Опубликовано: 26 Июль 2018

Просмотров: 2248

8

         У Капабланки сохранилась фотография того времени, которую он всегда носил с собой в портмоне.

         Он с гордостью показывал её каждому, с кем хотел продолжить знакомство, особенно женщинам, с которыми отправлялся ужинать в первый раз.

         Это было частью некоего церемониала. Всегда наступал момент, когда его спрашивали, с чего всё началось, и вот тогда Капабланка с видом полного удовлетворения, привычным движением доставал из пиджака портмоне, не говоря ни слова, извлекал оттуда маленький снимок и протягивал заинтригованной хозяйке. Выжидал несколько секунд, пока фотографию повертят в руках, а затем произносил:  

- Вот, это я.

- Нет, не этот с усами, а другой, мальчик.

         На фото он сидел на резном стуле кустарной работы, одной ногой он упирался в опору шахматного столика, а другую поставил на маленькую коробку, лежавшую в самом центре соломенного табурета для ног. Отец располагался в низком кресле с обшитыми материей подлокотниками и перекладинами из тёмного лакированного дерева. Между ними на столике лежала шахматная доска. На заднем плане была видна стена гостиной в их доме, одна половина которой была обклеена обоями в цветочках. Справа, через высокое белое окно, на котором стоял цветущий фикус, падал свет. 

         Больше всего Капабланку наполняло гордостью даже не документальное свидетельство его раннего развития, а элегантная внешность отца - пиджак с треугольными обшлагами, накрахмаленный воротничок, идеальная линия брюк, а также выразительная поза, в которой тот застыл: одна рука приставлена к глазам, изображая козырёк, а другая напряжённо упирается в колено, во всей фигуре отца читалось старание, граничившее с фанатизмом.

         Что касается собственной персоны, Капабланке больше всего нравились блестящие высокие сапожки, которые доходили ему до середины голени. Прошло уже почти пятьдесят лет, но он всё ещё ощущал резкий запах кожи, из которой они были изготовлены, и до сих пор помнил, какая она была упругая, когда он сжимал её пальцами. Сапожки настолько сильно притягивали его взгляд к себе, отвлекая от шахматной доски, что Капабланка даже подумывал, не с этой ли обувью связано его подлинное призвание эксцентричного и вольнодумного авантюриста.

         Впоследствии Капабланка был поражён, заметив, как же мало он изменился с годами. Черты его детского лица были такие же, как теперь у взрослого мужчины.

         Он часто смотрел на этот снимок так, как обычно смотрятся в зеркало.

         У него имелась ещё одна фотография, сделанная лет через пятнадцать после первой, на ней он был уже взрослым человеком. На этом снимке изменились лишь пропорции, да цвет одежды был другой. А ещё лоб у отца теперь был с залысинами.

Подробности

Автор: husevi

Категория: Статьи

Опубликовано: 23 Июль 2018

Просмотров: 2316

6

Он часто задавался вопросом, какую фотографию выбрать для памятных марок. Типография на его родном острове отпечатает их целую серию, и таким вот образом его изображение отправится в путешествие по миру, без труда переезжая из страны в страну даже вместе с мелкой эмигрантской корреспонденцией. Его лицо будет глядеть с открыток, писем и пригласительных, с конвертов и бандеролей, смотреть с перевязанных бечёвками посылок, депеш и циркуляров. Капабланку это забавляло, но одновременно и доставляло лёгкое беспокойство. Может быть, из всей массы фотографий лучше всего взять снимок, на котором Капабланка улыбается своей прекрасной открытой улыбкой, она ведь так нравилась женщинам? Дамы приходили посмотреть, как он играет, или останавливали его прямо на улице. А может, стоит выбрать тот, на котором он сосредоточенно думает над шахматной доской, поддерживая голову одной рукой, в классической позе «шахматного автомата», как его прозвали?  Из-за этих сомнений щелчок фотоаппарата каждый раз вызывал у него некоторую тревогу. Любой случайный снимок мог оказаться тем самым – отобранным для вечности, поэтому он уделял максимальное внимание своему внешнему виду в каждой официальной партии. Для укладки волос Капабланка пользовался старой маркой брильянтина, которую газеты рекламировали уже лет двадцать. На свой гардероб он тратил немыслимые суммы, одеваясь у лучших портных в любом городе мира, где оказывался. Но больше всего он заботился о том, как выглядят его руки, поскольку считал, что именно руки человека на протяжении всей жизни хранят тайну его личности.

         Затея с марками не была, однако, просто навязчивой идеей человека, страдающего манией величия, это было обещание. Он обещал своей бабушке, когда был ещё ребёнком. Бабушка сломала ногу, когда ожидала посещения родственников в одном из санаториев Гаваны. Медсёстры оставили её одну в приёмном покое, и никто тогда так и не понял, как это случилось: то ли она просто поскользнулась, то ли упала вследствие внутреннего ослабления, размягчения, разъедания костей, в этом случае тяжёлая работа изо дня в день ослабила кость до такой степени, что она сломалась. Бабушка поступила в эту лечебницу, что подлечить лёгкие, но так и не успела приступить к лечению. Отец и дядя Хосе искали её по всему зданию. Но обнаружил бабушку маленький Капабланка. Она лежала в коридоре на носилках, прикрытая коричневым одеялом из грубой шерсти. Край этого одеяла был украшен геометрическим узором, который напомнил ему рисунок, изображавшийся на школьных уроках черчения.

- Хосе-Рауль, - позвала его бабушка.

Он подошёл и положил руку на холодный металлический край носилок. Кругом лежали другие больные, но никто не обращал на них внимания.

- Хосе-Рауль, - снова заговорила бабушка, - я хочу тебя поблагодарить.

Хосе стоял и молча слушал. Его рука оказалась в руках бабушки, она крепко сжимала её.

- Ты был отрадой моих последних лет, не знаю, как сказать по-другому.

- Не надо, бабушка, папа и дядя ищут тебя, я пойду схожу за ними.

- Нет, погоди, пока у меня ещё есть силы. Я умираю, ты должен знать, такие вот дела.

- Бабушка, прошу тебя…

- Всё произошло очень быстро, за какие-то несколько недель. Доктор Бандейра говорил, что у меня пневмоторакс, но это была ложь. Во время последнего сеанса я сказала ему: «Доктор, включите, пожалуйста, для меня, аргентинское танго».

         Хосе-Рауль опустил голову.

- Не прячь глаза, только не сейчас. Они такие же, как у твоего дедушки...

         Бабушку прервал приступ кашля. Хосе сделал над собой усилие и посмотрел на неё.

- Как жаль, что я не увижу, как ты повзрослеешь и станешь совсем другим, - сказала бабушка, когда снова смогла заговорить.  

- Ты увидишь меня взрослым, бабушка.

- Моё время вышло.

- Я быстро вырасту.

- Пообещай мне что-нибудь, так, чтобы просто порадовать меня напоследок.  

- Что же?

- Что хочешь.

         И тогда он пообещал ей первое, что ему пришло в голову. Он непременно выпустит марки со своим изображением, клялся он, и отправит ей письмо, так она сможет увидеть его, в какой бы уголок мира она ни отправилась.  

         Бабушка улыбнулась.

- А если я тебя не узнаю?

- На марке будет написано моё имя.

- А, ну тогда ладно.

- Ты меня узнаешь.

- Да, я тебя узнаю.

         Капабланка посмотрел на американца. Первый американец, которого он обыграл в Нью-Йорке, носил галстук-бабочку и неизменно появлялся с сигарой во рту. Звали его Фрэнк Джеймс Маршалл,  и он не скрывал досады, что пришлось снизойти до матча с каким-то парнишкой, которому едва исполнилось двадцать лет. В итоге Маршалл проиграл со счётом 1:8.

         Американцы вообще приносили ему удачу. Именно поэтому он должен был выйти победителем, как уже не раз было - в Сан-Себастьяне, в Гастингсе, в Лондоне, в Москве... Так будет и в этой глухой деревне: он просто обречён на выигрыш. А победа в матче должна будет восстановить его пошатнувшуюся славу. Славу непобедимого игрока. Моцарта шахмат. Любимца богов. Он убедит всех, что набрал свою прежнюю силу и через год получит реванш, в котором ему до сих пор всё время отказывали.

         Капабланка решительно двинул вперёд на одно поле свою королевскую пешку.